 |
Первые телемосты, первые рекламные ролики, первые опыты построения телевизионных сетей – все это впервые в России открыли Скворцов и его партнер Павел Корчагин, сейчас возглавляющий студию "2В". За отечественные сериалы, Владимира Соловьева и Дмитрия Нагиева российский телезритель также должен благодарить именно Скворцова с Корчагиным.
В интервью Slon.ru Сергей Скворцов рассказал о том, с чего начинались телеканалы СТС и ТНТ, почему он разошелся с Питером Герви, как появились на телевидении Владимир Соловьев, "Городок" и первые русские сериалы.
– Давайте поговорим сначала об СТС. Как оно для вас начиналось?
– В 1996 году на меня вышел пресловутый Питер Герви, который тогда возглавлял Story First Communications и с которым мы были знакомы с 1982 года – по самым-самым первым телемостам. (Это те мосты были, которые даже еще в эфире не прошли, но тем не менее состоялись. Питер Герви был тогда на той стороне, американской...) С тех пор мы общались. А позже он затеял Story First. И была там такая схема: лицензии оформлялись на российские юрлица, которые американцам не принадлежали, все основывалось на неких пацанских договоренностях. В Питере, где у них были очень профессиональные люди, работала головная станция, а в Москве – достаточно мутные личности. Словом, все было выстроено через одно место.
При этом существовала очень сильная, суперпрофессиональная американская команда, которая здесь, в России, не сильно могла работать – в силу объективных причин, по менталитету. И в ней был уникальный человек Том Баттиста – программный директор, легенда мирового телевидения, человек, который придумал концепт ТЖК – тележурналистского комплекта.
Много лет назад он работал на какой-то станции, по-моему, чикагской. Новости они тогда снимали на кинопленку. И для того, чтобы выдать новости в эфир, нужно было провести съемку, проявить, напечатать, смонтировать и озвучить. И только после этого выдать в эфир. А Том придумал закатить на место события электронные камеры, записать на видео и таким образом опередить других, с которыми была страшная конкуренция. Как-то мы приехали на NATPE (National Association of Television Programming Executives, крупнейшая международная выставка телевизионных технологий – Slon.ru) в Лас-Вегас и с ним невозможно было пройти: его останавливали тысячи человек за день. Когда-то он возглавлял группу станций CBS.
С ним интересно было работать. Умнейший мужик, у которого мы очень многому научились. Научились выстраивать базу данных по правам – с этим никто не умел работать, не было больших объемов прав тогда. Научились у него выстраивать отношения с большими дистрибьюторами и правильно работать с [программной] сеткой.
В качестве одного из примеров приведу такой. У нас, исторически, приобретались права на два показа в течение двух лет. А он говорит: дураки, мол, ничего не понимаете, нужно 5 лет и 7 показов. И, если говорить об истории СТС, то это "Беверли Хиллс" и "Мелроуз плейс", которые были куплены именно по такой схеме, по его настоянию. Это, кстати, был один из моих последних контрактов как гендиректора СТС. По окончании последней серии вновь ставилась первая, и все это работало как часы у [Романа] Петренко и чуть ли даже еще и не у [Александра] Роднянского.
Финансовый директор Брюс Баттервик тоже нас научил многому: от формы бюджета до его правильного чтения, тому, что считается сейчас азами. Он научил нас постулатам, которые можно в бронзе выбивать и вешать на стене. Например: "контракт не является контрактом, пока деньги не заплачены и не упали на счет в банке".
Но в какой-то момент у них начались проблемы в американской части. Поскольку они финансировали проект очень неровно, первые полгода я был вынужден занимать деньги на зарплату.
– До вашего прихода на СТС в каком виде она существовала?
– Так же, как и ТНТ, – в виде набора станций и вещания из Питера. Это была схема, напоминающая сегодня НТС. Это, скорее, была не телесеть, а некий набор программ без единой сетки и программной политики. Не было никакой единой политики в региональных окнах – ни для местных программ, ни для рекламы. Не было русской части контента, с помощью которой можно было бы воплотить в жизнь правильные мысли, обкатанные на американском рынке. Никто не знал тогда здесь, как строится телесеть, а объяснить было сложно. Был просто набор станций.
А у нас в это время что было? Только центральное телевидение. Останкино, оттуда – бабах, и все уехало на спутник, передалось – и все приняли. Вещания по поясам тогда не было, мы это вместе придумывали и воплощали.
Когда Герви приглашал нас на работу, он сказал, что необходимы две вещи: чистые сортиры и зарплата вовремя. С чистыми сортирами справились (хотя до сих пор есть куча зданий в Москве, где с этим не справились), а вот зарплата вовремя от нас не зависела. На стартап деньги должны были приходить от инвестора, но поступали они крайне нерегулярно.
– Герви сам не инвестировал?
– Насколько мне известно, нет. Главным инвестором был Майкл Вик, его партнер, который привлекал деньги своей семьи. А поскольку он – из финансовых кругов, он мог ходить по всяким финансовым институтам, банкам и привлекать какие-то еще деньги...
– На далекую Рашу.
– На далекую, непонятную Рашу 1995–1996 годов, где вообще непонятно, что будет. Вот приходят коммунисты к власти – и все. Мы с российского телевидения, кстати, ушли именно потому, что [председателя ВГТРК Олега] Попцова поперли. И вся его команда тогда развалилась.
– А почему, по вашей версии, Попцова "ушли"?
– Перед выборами. Это было решение, естественно, Бориса Николаевича Ельцина. Наверное, и Коржаков в этом участвовал. И Бориса Николаевича кто-то убедил, что Олег Максимович, будучи демократом до мозга костей, может быть увлечен демократическими идеями, которые в борьбе с коммунизмом на выборах не сильно применимы.
– То есть нужно было за демократов быть, но не демократическими методами?
– Нужен был человек, который в этот тяжелый для России период в своей части – на государственном телевидении – проводил бы ту политику, которая нужна, без всяких отклонений и сомнений. Им, видимо, оказался Эдуард Михайлович Сагалаев, который сменил Олега Попцова и его команду.
И на этот момент у меня уже было предложение поработать на СТС. [Павел] Корчагин в этот момент уже работал с Познером на проекте Very Important Persons в Нью-Йорке, который не сильно у них пошел. И, когда я позвонил Паше, он вернулся из Нью-Йорка.
СТС начинался с комнатки в пять метров.
– Вы с Герви с самого начала распределили полномочия?
– В общем, да. Команда была одним из моих условий. Она была усеченная, но внятная. У нас было пять человек, "ксерокс" (он же факс) , который занимал полкомнаты, и кофейная машинка. Из команды были мы с Корчагиным, программный директор Витя Литенко и его помощница Ирина Щеглова, главный бухгалтер Лена Метликина. С этого все и началось. Нужно было общаться со станциями, с америкосами, была жесткая дисциплина в смысле ответственности: надо было посылать еженедельно отчет на английском языке. Эта схема работала до какого-то момента, но потом перешло в некое качественно другое состояние. Нужно было регулярное финансирование, нужны были инвесторы, а на последнем этапе, что, собственно, явилось последней каплей для нас, – они наняли людей, которые от Story First открыли офис в Лондоне. И бoльшая часть инвестиционного бюджета стала уходить в лондонский офис. Там даже секретарша была выписана из Paramount, все было по-взрослому. Почему? Потому что им было приятнее работать, жить и руководить процессом в России из Лондона, чем из Москвы. Страшно было тогда в Москве, на самом деле.
И те люди, которых Герви привел, проводили политику, которая, во-первых, не сильно нам нравилась. Во-вторых, не сильно работала в Москве. Из Лондона не очень было видно, что действительно нужно делать. Да еще и разница во времени, затяжки с принятием решений. Закончилось дело тем, что по истечении годового контракта они предложили нам условия, которые были кратно хуже.
– А почему, в итоге, Герви СТС продал?
– Денег захотел, наверное. С одной стороны, "Альфа", Авен, Фридман – очень тяжелые фигуры. С другой – получило ли бы СТС то развитие, которое оно имеет сейчас, оставаясь под Story First? Сомневаюсь. В силу целого ряда причин, в том числе финансовых и политических.
Я бы не ставил вопрос "почему продал?", скорее – вовремя ли продал? Или можно было потерпеть и продать дороже? Но не буду ничего плохого говорить.
– Скажите!
– Не буду. Бог ему судья. Потерпел бы с годик и капитализация была бы сильно больше. Что показал пример Александра Роднянского.
И как раз в тот момент [когда начались сложности во взаимоотношениях с акционерами], как сейчас помню, позвонил Игорь Малашенко – поинтересоваться, что у нас на СТС происходит. Сказал, что у них что-то в этом же роде начинает мутиться, что покупают какие-то станции и не знают, что с ними делать. Он приехал к нам во ВНИИТР. К этому времени у нас был выстроен вещательный комплекс. Саша Гречишников, который сейчас – один из руководителей технического направления "ПрофМедиа", уже отстроил все и 1 декабря 1996 года мы вышли в эфир.
Я этот день очень хорошо помню. Первый эфир, аппаратная собрана. Я приезжаю во ВНИИТР в 9 часов. В 6 вечера нужно выходить в эфир, а я вижу обезумевшего Гречишникова: "У нас проблема – наводка". Оказалось, на Октябрьском поле включили очередной канал иновещания, и частота вещания этого радиоканала давала "наводку" на те кабели, которые у нас шли между этажами. То есть, по-нашему – помехи. Что делать? Сокращать расстояние, то есть убирать этот кабель. Как это делать? Разобрать аппаратную и полностью перенести на другой этаж. А мы ее строили несколько месяцев... Вот как узкоколейку в "Как закалялась сталь" Корчагин строил, так это у нас и происходило. Разобрали, перенесли и собрали аппаратную и вышли в эфир СТС, в 18 часов.
А мы уже тогда с американцами разработали грамотное распределение по часовым поясам, поскольку начали вещать в цифре уже тогда: посмотрели плотность населения, разницу во времени, где у нас есть станции, а где нет. И вот входит Малашенко... А там сидит один видеоинженер: ноги на столе, мониторы работают, карандаш за ухом. Малашенко говорит: "Как это? Один человек? А у меня на выпуске – 150 человек, и все делают то же самое". Действительно, у нас на тот момент был самый современный комплекс (а потом – и на ТНТ).
– То есть, не НТВ было на тот момент самым современным, с точки зрения техники?
– Ни у кого такого не было. Потом НТВ сделал, НТВ+, все. У нас была автоматизированная система выдачи программ. Мы закачивали программы на сервер, а потом он выдавал программы в эфир в соответствии с плей-листом.
– А прежде бегали с кассетами вручную?
– Ну конечно! Двухдюймовый рулон видели? Когда с кино перешли на видео, первый носитель был не кассетой, а рулоном. Это такая штука внутри которой бобина круглая, высотой в 2 дюйма. Сильно неподъемная. Это – технология рубежа 1970-х–1980-х.
А потом Малашенко позвонил еще раз (у нас как раз первые трения со Story First начались), сказал, что хочет встретиться Гусинский. Встретились втроем. Гусинский говорит, что у него есть набор активов, с которыми не очень понятно, что делать. Я взял какое-то время на подумать, и... мы перешли на ТНТ.
На ТНТ, честно говоря, было проще. Во-первых, потому что Малашенко лично курировал проект. Во-вторых, Гусинский, надо отдать ему должное, собрал сильную команду управленцев. У нас не было проблем с финансистами, юристами, хозяйственниками. Все выполнялось, все требования соблюдались. Не было проблем с региональными станциями, поскольку он купил контрольные пакеты в лучших из них – в Екатеринбурге, Красноярске, Иркутске, Новосибирске, Питере...
– Были куплены на всякий случай?
– Это все было до нас. А из покупки питерского канала [много лет спустя] выросло [уголовное] дело "Медиа-Моста". Зачем он покупал – не знаю. Наверное, некая общая идея, что помимо центрального ТВ, телевидение может существовать в какой-то иной форме, у него была. Если идея НТВ+ была понятна, воплотима и воплощалась уже тогда, то идея сетевого вещания из набора станций нецентрализованных, не сформировалась.
Уже в это время вокруг "Интерньюс" образовалась группа региональных, как их называли, баронов. Они – Саша Карпов, Игорь Мишин, Саша Тюников, Митя Рождественский – понимали, что в городе можно сделать свой канал, но программировать его самостоятельно, включая собственные передачи, не сильно рентабельно. Денег таких (на приобретение дорогого продукта) тогда не было, предложений извне – тоже, и все эти станции имели полупрофессиональный характер вещания.
При этом они делали сильные собственные программы и новости. На чем и стояли. Мы предложили новую модель. У них было настороженное отношение к этому делу. Но уже в каком-то виде работала СТС, нам были уже понятны принципы работы телесети, и нам удалось им это объяснить.
Принципы телесети же простые. Есть единая головная станция, которая делает единую сетку, которая идет с часовой задержкой во всех поясах, но в реальном времени. У них в прайме есть региональные окна для новостей или программ, которые они делают. А во всех их рекламных блоках есть региональные рекламные окна. То есть получается, что головная станция отдает им продукт – в обмен на то рекламное время, которое мы сейчас называем национальным, и оставляет то рекламное время, которое мы сейчас называем региональным.
У нас было ядро собственных станций, а потом к нам стали подключаться независимые станции – на тех же принципах. Мы уже тогда стали проводить съезды собственных станций. Мы сделали самый современный вещательный комплекс на тот момент, который просуществовал до 2000 года, пока не перешел от "Медиа-Моста" к "Газпром-Медиа". Вот вся история.
– Почему вы ушли с ТНТ?
– Гендиректором ТНТ я был только первый год, потом – председателем совета директоров НТВ, ушел в холдинг. Малашенко стал заниматься всякими предвыборными делами. А я с Ольгой Барской занимался [сейлз-хаусом] "Смарт Медиа", когда "Видео Интернешл" стал продавать "Первый" и перестал продавать НТВ и ТНТ. Я занимался собственным производством, рекламой, "НТВ-холдингом". И в самый последний момент я был исполнительным директором НТВ – до момента прихода в Останкино людей в черном. Тогда я ушел, потому что "Медиа-Мост" грохнулся.
А после того, как я стал председателем совета директоров, на меня стали вешать многое, в частности собственное производство. Российские сериалы ведь тоже начинались на ТНТ: "Улицы разбитых фонарей", "Охота на Золушку", "Тайны следствия"...
– Чем вы по контенту еще отличались – кроме сериалов?
– Если вы помните, поляна контента на тот момент – это всякие "Санта-Барбары" на РТР, "Техасские рейнджеры" и "Доктор Квин. Женщина-врач" на НТВ, а на ОРТ – засилье мексиканских сериалов. Когда Гусинский нас пригласил, один из первых вопросов к нему был: а что вы хотите, чтобы мы сделали. Сеть – это ведь только организационная часть...
На СТС, например, у нас новостей не было. Американцы говорили, что они – совершенно аполитичная структура, в которой никто ни за кого не борется и не дружит. То же самое мы предложили Гусинскому на ТНТ сделать, с чем руководство "Медиа Моста" согласилось: хватало НТВ. Мы применили несколько подсказанных тем же Баттистой методов программирования. Кстати, некоторые у нас не прижились, например, так называемая "шахматная доска". Как в Америке устроено? В этом слоте в понедельник идет один сериал, во вторник – другой, и так далее...
– Это то, что сейчас называют вертикальным программированием?
– У них идет борьба за день, а не за слот, как у нас. ABC, например, выигрывает в четверг, а в среду – CBS. У нас это не прижилось, у нас зритель другой, он хочет смотреть сериал от начала до конца каждый день, а не ждать неделю, [чтобы узнать], что же произошло с Марией?
Но один из главных краеугольных камней, которые мы заложили на первых встречах с руководством "Медиа-Моста", – это то, что мы сказали, что нужен русский контент. Во всем мире национальный продукт бьет американский – и в Испании, Италии, Франции, Англии, и в Аргентине, Бразилии и Мексике. Я уж не говорю про Соединенные Штаты: их национальный продукт бьет все остальное.
А что такое русский продукт в то время? Да вот, мы на РТР уже пробовали – есть восемь недоснятых серий. И тогда эти серии "Улиц разбитых фонарей" мы на ТНТ выменяли – на долги РТР перед "Русским видео" за озвучивание "Санта-Барбары".
Вот такая операция. А дальше мы уже целую линейку выстроили и все классно пошло. Настолько классно пошло, что летом доля была такая, что нас начали обвинять в сговоре с Gallup. Константин Львович [Эрнст] обратил внимание и тут же купил права на показ "Улицы разбитых фонарей" еще тогда. (Голова!) А Гусинский (тоже голова!), въехал, что этот продукт работает и что существует льгота, благодаря которой НДС можно было направить на развитие национального кино, и перестроил "Медиа-Мост".
В "Мосте" тогда было много сервисных компаний, которые генерировали НДС, который нужно было отдавать в бюджет. И тут же были созданы компании на основе студий Владимира Досталя, Игоря Толстунова и Владилена Арсеньева, компания "Профит", а из ТНТ была выделена Ольга Манеева со своим отделом, который стал называться "Новый русский сериал" (название придумали мы же). И четыре компании заработали на то, чтобы генерировать продукт для ТНТ, НТВ и, отчасти, – НТВ+.
Это было первым краеугольным камнем, с которым они [в "Мосте"] согласились. Поскольку деньги такие, что либо их в бюджет отдаешь, либо создаешь продукт, который тут же становится активом. Который перспективен и на ТНТ работает. Из этого и выросло производство сериалов в этой стране.
– Но Константин Львович тогда не полностью выкупил сериал? Вы бы не дали, да?
– Мы продали только показы.
А второе отличие ТНТ было в том, что мы позиционировали ТНТ как канал премьер. И надо отдать должное Арсеньеву (у которого был суперский кинопоказ на НТВ, как вы помните), который делился с нами премьерами. Премьера "Вора", к примеру, была на ТНТ, а из зарубежных, например, – "Пятого элемента". И целый ряд премьер был у нас каждый месяц: большого классного блокбастерского или фестивального лауреатского фильма, о которых писали и говорили. Это устраивало регионалов, поскольку у себя в регионе они отличались от остальных кардинально. И это все прекрасно заработало.
– Какие у вас были свои программы? Это вы Владимира Соловьева привели на ТВ?
– Вова Соловьев был, Элина Николаева была. Это были ток-шоу, но без зрителя.
Пришел Игорь Мишин (кстати, мы с тех пор сильно и дружим) и говорит: "Обрати внимание, на "Дожде" есть два перца: один – Соловьев, другой – Гордон". Я послушал. Мне активно не понравился Гордон и активно понравился Соловьев. А у них проект на ОРТ то ли еще шел, то ли уже закрывался. И мы предложили ему целую линейку – пять дней в неделю. И Володя отточил мастерство здесь, в программе "Страсти по Соловьеву". Это были всякие замечательные интервью в нашей студии. Приходили разные люди: от политиков до деятелей культуры. Помню, что Джуна однажды, через 15 минут после начала передачи, прокляла Вову и ушла. Так он ее достал за 15 минут.
– Проклятия сбылись?
– Видите, у ТНТ доля растет, значит, не очень. А в отношении Соловьева, до недавнего времени – нет, а потом что будет, не знаю. Элина Николаева тоже программу вела, но у нее была такая женская тема. Если у Вовы было жесткое, агрессивное интервью, то у нее – бантики. Андрюша Караулов, на секундочку, у нас тоже подвизался, тоже программы делал. Мы экспериментировали сильно.
– Караулова вы открыли?
– Караулова открыл Корчагин, который открыл еще много чего.
– Но еще на ВГТРК, да?
– Да. Мало кто об этом знает, но "Городок" состоялся благодаря Корчагину. На каком-то очередном худсовете (а Паша возглавлял продюсерский центр ВГТРК), он по поводу режиссера Юрия Мамина, который делал передачу на ВТГРК за серьезные деньги – $2000–3000, сказал: "Есть сильная перспективная передача, которая делается в Питере, и вы ничего о ней не знаете. Давайте дадим этим классным перцам $300, которые они просят. Они "Городок" называются". И Паша проломил это решение. Бабах, и – заиграло!
У нас еще заиграло знаете что? То, что Нагиев с Ростом делали.
– "Окна"?
– Нет! Это уже после нас. Миша Галкин, который сейчас на RTVi работает программным директором, делал такую передачу. Была радиостанция, и программу на ней вели два персонажа, никому неизвестные – [Сергей] Рост и [Дмитрий] Нагиев. И Миша сделал телеверсию. Вот, 24 минуты передача, а из них 20 минут – музыкальные клипы всяких исполнителей, а 4 минуты – прокладки между всякими клипами. Мы посмотрели и решили: клипы – вон, оставляем персонажи и все 24 минуты – всякие скетчи. Миша собрал там очень профессиональную команду и ребята стали делать классную передачу.
У нас было до фига всего вот такого. Нам никто палки колеса не ставил – это было собственное производство. Мы были тотально аполитичны, поэтому задач нам тоже никаких не ставилось, в отличие от НТВ. И мы работали в рамках бюджета. Это все – период становления. Года два–три прошло, пока Корчагина оттуда не изъяли: "Мост" рухнул. И пришел уже Петренко со своим видением и своей командой, который четко обозначил аудиторию, нишу, задачи и который с большим успехом их выполняет.
– Это случайность, что и на СТС, и на ТНТ вслед за вами приходил Роман Петренко?
– Ну как, случайность... Могу только процитировать Константина Львовича Эрнста. У него много хороших изречений...
– Да, прочитайте нам что-нибудь из Эрнста...
– Он сказал так: "Профессионалов – до фига, но тех, кто умеет делать телевидение, можно написать на двух страничках". Рома – с этих двух страничек. Он пришел из рекламного бизнеса, но – с четким пониманием того, каким должно быть коммерческое, негосударственное телевидение, как нужно зарабатывать, привлекать аудиторию и какая аудитория тратит больше денег на жвачку и кока-колу.
– И вас не смущали эти программные решения вроде "Окон" на СТС и "Дома-2" на ТНТ?
– Меня? А почему они меня должны смущать? Роман – генеральный директор, и он несет все бремя ответственности. Мы построили нулевой цикл, а какого цвета будет здание, какого вида там будут стеклопакеты и транспаранты, – это его решение. Он этим зданием управляет. Благополучно. Это устраивает акционеров. Значит – ветер ему в паруса. Почему меня это должно волновать?
– Как создание СТС и ТНТ повлияло на телевизионный ландшафт?
– Мы получили еще один полюс, если хотите. Был полюс центрального ТВ, особенно – до того момента, как ОРТ не стало "Первым каналом", когда РТР занимал ведущее положение, была у него куча ТЭФИ, все развивалось... Я не говорю о том, что сейчас канал не развивается, но сейчас – условия паритетной борьбы. Тогда на РТР и новости были, и куча программ, каких хотите, только спорта не было. А ОРТ тогда только поднималось. И Эрнст еще не был, по-моему, гендиректором. И задачи там ставились Борисом Абрамовичем, наверное, несколько другие.
И в тот момент появилось уже две сети. По такой же модели стал развиваться и "Рен-ТВ", и другие товарищи... В процессе, правда, были потери, которых мне до сих пор жалко. Например, "М-1" Сережи Москвина, это был "31-й канал", который потом уже стал "Домашним". У него доля в Москве была тогда 8–9%. Это был канал с совершенно необычным видением процесса, программированием и впрыском неординарных идей (программа "Голая правда", например). Где-то он был на грани, где-то – нет, но интересный канал. Московский канал был аналогом питерского "11-го канала", "Четверки" в Екатеринбурге, "Афонтово" – в Красноярске, АС – в Иркутске...
– И это вы погубили "М-1" получается, своим сетевым появлением.
– Мы показали, что модель сетевого вещания работает, она интересна зрителю и зарабатывает деньги. А каналом "М-1" владел на тот момент [Леонид] Федун, по-моему, из "Лукойла". И они сбросили его канал как непрофильный актив. Они недооценили его, по-видимому. Политические задачи перед "Лукойлом" ведь ни тогда, ни сейчас не стояли, канал был развлекательный.
Роднянский препарировал этот канал под "Домашний" и выстроил сеть под него.
– И с 2001 года вы завязали с эфирным ТВ.
– Нет, почему, я сходил на НТВ, на неполный год, в 2004-м. Но понял, что нельзя в одну и ту же речку дважды входить. Пресс ежедневного эфира, бремя ответственности и количество адреналина просто уже не по возрасту. Пусть молодые парятся.
