В рубрику "Машина времени" | К списку рубрик | К списку авторов | К списку публикаций
Одной из главных целей моей командировки во Францию весной 1955 года была встреча с Пабло Пикассо. Хотя твердой уверенности, что она состоится, не было. Несмотря на свой возраст (ему тогда было 74), художник не любил подолгу оставаться на одном месте. Но мне повезло. Увлекшись интерпретациями на тему картины Делакруа "Алжирские женщины", Пикассо, что называется, не вылезал из своей парижской студии в доме № 7 по улице Гранд Огюстэн. И перед нашей встречей он как раз завершал последнее, пятнадцатое полотно из этой серии.
Встречу с художником помогли организовать мои знакомые из Общества дружбы "Франция — СССР". Мы пришли на нее вместе с Леонидом Коганом, нашим выдающимся скрипачом, совершавшим концертное турне по Франции. Пикассо ждал нас в небольшом салоне на втором этаже.
Едва мы вошли, он порывисто вскочил со стула и устремился навстречу, протягивая для приветствия обе руки. По фотографиям я, конечно, его представлял. Но они были статичными. А тут был человек, который, казалось, и секунды не может оставаться без движения, с необычайно живым блеском темно-карих глаз, делавших почти молодым морщинистое лицо с бесцветными, словно выгоревшими на солнце бровями. Великий художник оказался совсем небольшого роста. И в начале встречи, пока мы не присели за столик, разговаривать ему пришлось, глядя на нас снизу вверх, отчего на лбу его кожа собиралась в складки. И они все время двигались.
Прежде всего мы поблагодарили Пикассо за то, что он выкроил для нас время. В ответ он сказал, что гостям из Москвы всегда рад. И чувствовалось, что говорил он это не ради вежливости. Тем не менее сначала разговор как-то не очень складывался. Возникали неловкие паузы. И чтобы прервать одну из них, я задал Пикассо вопрос, который из профессионального интереса (я работал во французской редакции советского радиовещания на зарубежные страны), по возможности, задавал во Франции всем: "Знаком ли он с передачами Московского радио на французском языке?". "Я вообще не слушаю радио, — признался наш собеседник. — Это, конечно, не значит, что события в мире меня не интересуют. Или что я не знаю, как живет ваша великая страна. Я люблю Россию. И уже давно. Да вот и вещественное доказательство, — добавил он, указывая на входящего в комнату мужчину лет сорока. — Познакомьтесь. Мой сын Поль. Он наполовину русский. Моя первая жена Ольга Хохлова (он произнес Коклова) была балериной в труппе Дягилева. Я писал для них декорации..."
Разглядывая Поля, я подумал, что без подсказки никогда не узнал бы в этом худощавом человеке с редкими рыжеватыми волосами и бледным лицом того румяного малыша, каким молодой папа запечатлел своего первенца, причем вполне реалистично, в костюмах Арлекино и Пьеро в трех- и четырехлетнем возрасте. Репродукции этих работ, датированных 1924 и 1925 г., имелись у меня в монографии о Пикассо, купленной в Париже во время предыдущей командировки в апреле 1954 года. "Ольга, — продолжал тем временем Пикассо, — учила меня русским словам". И, четко выговаривая каждую букву, он начал было перечислять: папироска, карандаш...— вдруг замолчал, словно вспомнил о чем-то: "Дальше не буду. Забыл".
Я еще не знал тогда, что за несколько недель до нашей встречи в возрасте 64 лет первая жена Пикассо скончалась. Они поженились в 1918 году. Сначала зарегистрировали брак в мэрии, а потом обвенчались в храме Русской православной церкви на улице Дарю в Париже. Чувства, которые Пикассо питал к Ольге, были столь сильными, что он, атеист, согласился и на религиозную церемонию. Расстались они через 16 лет, в 1934-м. Но согласия на развод Ольга так никогда и не дала. В последующие годы еще не одна муза вдохновляла художника. Но официально во второй раз Пикассо женился лишь в 1961 году, в 80 лет. Последней спутницей его бурной во всех отношениях жизни стала Жаклин Рок, по национальности принадлежавшая, как и сам Пикассо, к испанским баскам.
Перед отлетом из Москвы я купил в художественном салоне на Кузнецком Мосту несколько вятских игрушек из обожженной глины: деревенские бабы в раскрашенных яркими красками кокошниках и широких сарафанах, не менее яркий петух с пышным хвостом, еще что-то... Зная, как в период своей жизни на Лазурном берегу Пикассо увлекся керамикой, я надеялся, что российские народные изделия ему понравятся.
И не ошибся. С неподдельным, почти ребяческим восторгом Пикассо рассматривал бесхитростные фигурки, расспрашивал, где их делают и много ли у нас подобных промыслов. Разговор оживился, стал непринужденным. Темы прошлого перемешались с современностью.
От руководства Министерства культуры у меня было поручение: встретившись с Пикассо, провести неофициальный зондаж насчет его отношения к идее организации в Москве первой в СССР выставки произведений художника, приуроченной к его 75-летию, исполнявшемуся в октябре 1956 года. Разговор об этом я начал осторожно, издалека. Однако Пикассо быстро уловил суть и прямо спросил: "Но ведь там у вас признают только мою голубку. Разве не так?" — "Неужели скажет "нет", — промелькнуло у меня в голове. И я сказал, что действительно все в нашей стране знают его голубку и высоко ценят ту поддержку, которую он оказывает международному движению сторонников мира. Вместе с тем и в Музее имени Пушкина в Москве, и в ленинградском "Эрмитаже" экспонируется много его картин, которые были в свое время куплены в Париже известным российским коллекционером Щукиным. Благодаря этим картинам у нас хорошо знают и Пикассо-живописца. И хотя в Москве меня предупредили, чтобы я не вступал в обсуждение каких-либо конкретных аспектов выставки, я все же рискнул добавить, что советские люди будут очень рады, если он согласится прислать для выставки в Москве свои работы более позднего периода.
Пикассо внимательно слушал и вдруг, словно подводя черту, сказал: "Ты мне симпатичен". И дружески хлопнув по моей руке своей небольшой, но твердой ладонью, встал из-за стола. "Похоже, миссия удалась", — подумал я и буквально физически ощутил глубокое внутреннее облегчение.
Дело в том, что в советских руководящих инстанциях, от которых зависело решение о проведении выставки, серьезно опасались, не держит ли Пикассо в душе обиды в связи с той реакцией, которую в марте 1953 года вызвал портрет Сталина, нарисованный им для газеты французской интеллигенции "Леттр франсэз".
Узнав о кончине Сталина, знаменитый французский поэт-коммунист Луи Арагон, руководивший этим изданием, в тот же день обратился к своему другу Пабло, не менее знаменитому художнику-коммунисту, с просьбой сделать что-нибудь, чтобы воздать должное памяти "вождя народов". Пикассо не замедлил прислать в редакцию свой рисунок, на котором Сталин был для современников достаточно узнаваем. Однако выполнен был рисунок в манере, весьма далекой от парадных канонов социалистического реализма, но, безусловно, с полным уважением к личности Сталина. Тем не менее руководители Французской компартии поспешили осудить публикацию рисунка Пикассо. Скорее всего, чтобы упредить возможную критику со стороны "старших братьев" из Москвы. Досталось, правда, не столько автору, сколько Арагону за то, что он опубликовал этот портрет. Москва, таким образом, оказывалась к этой истории как бы непричастной. Но сомнения относительно позиции самого Пикассо в этом вопросе оставались. Поэтому и было решено начать с ним разговор о выставке неофициальным путем.
Выставка в Москве состоялась в октябре-ноябре 1956 года. И наряду с картинами из Пушкинского музея и "Эрмитажа" на ней экспонировались также работы, присланные Пикассо. Мне, правда, побывать на выставке не удалось. В августе 1956-го я уехал с женой и 4-летней дочкой в Париж, где на авеню де Сюффрен, в двух кварталах от Эйфелевой башни, основал первый зарубежный корреспондентский пункт советского радио и телевидения. От друзей из Москвы я узнал, что успех выставки превзошел все ожидания. Это, однако, не помешало Пикассо поставить свою подпись под Манифестом большой группы французских деятелей культуры, решительно осудивших подавление советскими войсками вспыхнувшего как раз в это же время восстания в Будапеште. Факт, лишний раз показавший, что, даже "вообще не слушая радио", Пикассо внимательно следил за событиями в мире. И оставался принципиальным в их оценке. Но вернусь к встрече.
Когда мы вошли в студию Пикассо, просторное помещение с высокими, в два этажа окнами, первое, что бросилось в глаза, — это закрепленный на мольберте чистый холст высотой чуть больше метра и не менее полутора метров в ширину. Мы поинтересовались, когда Пикассо думает приступить к новой работе и что это будет за сюжет. "Начну сегодня же, — ответил он. — А сюжет подскажут мои мысли. Я ведь пишу не то, что вижу, а то, что думаю. И чтобы успеть все это изобразить, нужно работать, как ваши "стахановцы". — И явно довольный найденным сравнением, он продолжил, обращаясь к Леониду Когану: — Художники, наверное, похожи на музыкантов. Сюжет один, а рисует его каждый по-разному. Так и у вас. Ноты одинаковые, а играет каждый по-своему. Верно?" — "Абсолютно, — согласился Коган, — хотя, признаться, я об этом никогда не задумывался".
На стенах студии висело много картин, выполненных в разной манере и, как я заметил, не только самим хозяином.
— Это мои любимые, — пояснил Пикассо.
— А это? — спросил я, обратив внимание на лежавший на столике у стены череп какого-то крупного животного с рогами.
— Это бычий, — засмеялся Пикассо. — Он у меня вроде талисмана. Во время войны я им отпугивал немцев, которые сюда заглядывали.
В одном из углов студии в несколько рядов стояли повернутые к стене картины. Не меньше сотни.
— Тоже ваши? — спросил я. Пикассо усмехнулся.
— Фальшивки. Их мой адвокат скупает, чтобы не засоряли рынок.
Хотя среди них есть неплохие работы. Только ведь тех, кто собирает картины, чаще интересует не живопись, а подпись...
К студии примыкала целая анфилада жилых комнат. Пикассо и их нам показал. Запомнилась его спальня с высокой старинной металлической кроватью, которая была накрыта вытертым чуть ли не до дыр, но "любимым" одеялом из телячьей шкуры. Однако более всего поражало обилие писем. Конверты с марками разных стран лежали на столиках, диванах, стульях — повсюду.
— И на все эти письма приходится отвечать? — спросил я с сочувствием.
— Нет, сначала их смотрит мой секретарь, и видишь, — Пикассо взял один из конвертов, — когда письмо вложено обратно в конверт вот так, горизонтально, ответа не требуется. А когда вставлено вертикально, то надо отвечать. Только на них я тоже не отвечаю, — заговорщически, почти шепотом признался он.
Расстались мы в том же небольшом салоне, где он нас встретил. На прощание каждый получил именной сувенир. При этом меня Пикассо попросил написать трудную для него фамилию на листке бумаги. А затем, взяв трехцветный карандаш, на заранее приготовленном квадратике ватмана он старательно вывел: POUR DVININE (ДЛЯ ДВИНИНА). Облегченно вздохнул, и вдруг молниеносное движение руки — и расправив крылья, уже летит на белом фоне голубка с веточкой оливы в клюве. И конечно, подпись — ПИКАССО. А в правом верхнем углу дата: 5.03.55.
Спустя три года, в феврале 58-го, мне довелось еще раз встретиться с Пикассо. Но лишь взглядами. Это случилось на торжественной церемонии в парижской штаб-квартире ЮНЕСКО по случаю передачи художником своего дара этой международной организации — огромного панно, получившего название "Падение Икара". Мне показалось, что Пикассо узнал меня, улыбнулся. Однако он был в плотном кольце VIP-персон, застывших в ожидании прибытия тогдашнего президента Франции Рене Коти.
В последующие годы Пикассо практически не появлялся в Париже. Не приехал даже на грандиозную выставку по случаю своего 80-летия, развернутую одновременно в двух крупнейших выставочных помещениях французской столицы — Большом и Малом дворцах. Продолжая работать как одержимый, он предпочитал жить на юге Франции, вдали от суеты, то на своей вилле Нотр-Дам-де-Ви, то в большом загородном доме, именуемом Шато Вовнарг. Скончался Пабло Пикассо 8 апреля 1973 года в возрасте 92 лет. А похоронен был в небольшой часовне по соседству с Шато Вовнарг.
Чтобы увековечить память великого художника, в Париже решено было создать музей Пикассо. Реализация этой идеи, однако, затянулась. Наследники перессорились при дележе оставшегося после смерти художника имущества. По подсчетам экспертов, только живописных полотен Пикассо создал за свою творческую жизнь около 14 тысяч. Большая их часть осела в музеях мира и в многочисленных частных коллекциях. Но многие произведения оставались в собственности художника. Споры продолжались несколько лет. Не дожил до их разрешения сын Пикассо Поль, которого окончательно сгубил алкоголизм. До предела оказались напряжены нервы у вдовы художника Жаклин Рок. Даже после весьма благоприятного для нее исхода судебной тяжбы она через некоторое время покончила с собой.
Наибольшую долю, в силу действующего во Франции налога "на большие наследства", получило государство. И не деньгами, а картинами и рисунками художника. Это позволило парижскому музею его имени стать самым значительным в мире собранием произведений Пикассо.
...В экспозиции Национального музея Пикассо, который мне довелось посетить в Париже уже в начале нового XXI века, я увидел и некоторые из тех картин, которые он называл своими любимыми. И мысленно вернулся в большую студию дома № 7 по улице Гранд Огюстэн. Два часа, проведенные с великим тружеником искусства и большим другом нашей страны, принадлежат к числу моих очень дорогих воспоминаний.
Опубликовано: Журнал "Broadcasting. Телевидение и радиовещание" #3, 2013
Посещений: 11535
Статьи по теме
Автор
| |||
В рубрику "Машина времени" | К списку рубрик | К списку авторов | К списку публикаций
