В рубрику "Машина времени" | К списку рубрик | К списку авторов | К списку публикаций
В аппаратной полумрак, на всех мониторах – освещенная заиндевелая ракета. Идет прямая запись с космодрома Байконур. Начался обратный отсчет: пять, четыре, три, два, один… Пуск!!! Ракета на несколько секунд зависает над стартовым столом, потом с ревом поднимается в вечернее небо. Камера программы “Время” провожает ее, все сильнее “наезжая” трансфокатором на знаменитый светящийся крест четырех боковых двигателей. Вдруг ракета начинает метаться по экрану, оператор теряет ее, вновь находит и опять теряет. С ракетой-то все в порядке: просто на длинном фокусе трудно удержать удаляющуюся ракету. А может, оператор зазевался и вовремя не среагировал, куда она полетит дальше… И вдруг за спиной раздается крик: “Стоп! Стоп! Давайте все сначала!”. Это был голос главного редактора Юрия Александровича Летунова. Он настолько трепетно относился ко всему, связанному с космосом, что в какой-то миг, как мне показалось, почувствовал себя на Байконуре и космонавтом, и ракетой, и оператором, и даже не сообразил, что ракету уже не вернуть.
Когда он вошел в аппаратную, никто не слышал, и сколько времени стоял у нас за спиной, неизвестно. Повернувшись ко мне, сердито сказал: а ты куда смотрел? Как я мог повлиять на оператора за три тысячи километров от Москвы, с которым у меня к тому же не было связи? Пришлось промолчать. Сокрушенно махнув рукой, он стремительно выскочил в коридор. Самое забавное, что я себя почувствовал виноватым. Пришлось вместе с режиссером искать в архиве похожий по времени суток старт и вмонтировать его в репортаж. Запуск получился очень красивым. Во всяком случае, на утренней летучке никакого разбора полетов не было, а репортаж даже отметили в числе лучших.
После университетской практики, когда мои сокурсники, отработав положенные три недели, спокойно разъехались по домам, я остался и отработал в Главной редакции информации ЦТ почти до 1 сентября. Съездил на несколько съемок, отредактировал кучу материалов из регионов, короче, работал в штатном режиме, но без зарплаты. Это понравилось в редакции. Так что когда вернулся к занятиям в университете, поучиться мне толком не дали. В деканат позвонили из программы “Время” и шутливо-строгим тоном приказали явиться в телецентр. Разговор со мной вела заведующая союзным отделом (то есть отделом внутренней жизни) Нина Александровна Севрук. Тихим голосом она сказала, что в моем возрасте – 27 лет – стыдно протирать штаны на студенческой скамье и пора браться за настоящее дело. В итоге она пригласила меня на работу в Главную редакцию информации. На все мои отговорки, что я всего лишь на третьем курсе, она парировала: перейдешь на заочное отделение. Так я и сделал. Надо сказать, что тогда в программу “Время” вот так, “с воли”, никого не брали. Только по рекомендации заслуженных сотрудников или по настоянию руководства Гостелерадио СССР. Мой случай был первый. Со всеми кандидатами собеседование проводил главный редактор, без его санкции кадровых решений не принимали. Но его в тот момент в редакции почему-то не было. Зная о существующих правилах, опасался, что Летунов меня не утвердит, на что многоопытные мои будущие коллеги говорили: раз Нина Севрук тебя пригласила, значит, быть посему. Спустя год узнал, что муж Нины Александровны Владимир Николаевич Севрук – заместитель заведующего Отделом агитации и пропаганды ЦК КПСС, то есть прямой начальник над всеми моими начальниками!
Летунов эту пилюлю проглотил, но меня долго просто не замечал. Первый контакт состоялся в аппаратной во время злосчастного космического запуска. Его ругань была свидетельством того, что меня он все-таки знает. Теперь-то я понимаю, что он знал и раньше: для работы на космической теме, в начале 1970-х очень важной и секретной, журналистов отбирали строго. Меня должны были утверждать не только в редакции и в космических структурах, КГБ проверил всю подноготную вплоть до дедушек и бабушек. И без одобрения Юрия Александровича такую проверку просто бы не начали.
Космическая тема у Летунова была любимой. Еще работая на “Маяке”, он много ездил на Байконур, был близко знаком с космонавтами, с Сергеем Павловичем Королевым. Главный конструктор даже предложил будущему главному редактору пройти медкомиссию для полета на орбиту. Основную часть испытаний Ю.А. Летунов (вместе с известным журналистом “Комсомольской правды” Василием Песковым) преодолел, но до старта в космос дело не дошло. Свои впечатления о муках, выпадающих на долю кандидатов в космонавты, Юрий Александрович описал в свой книге “Говорит космодром!”.
Книгу переиздали в Казахстане, текст сохранился неизменным, а вот фотографии Юрия Гагарина, Германа Титова, ученых и конструкторов изрядно подретушировали, увеличив скулы и сделав глаза раскосыми. Вот только портрет автора Юрия Летунова не тронули: при чисто славянских чертах глаза у него были чуть-чуть на азиатский манер. Оно и понятно, родом Летунов из Сибири, а там каких только кровей не смешано!
Он был удивительно ладным фигурой и красив истинно мужской красотой. Пышная седая шевелюра, красивая походка и глаза, которые то хитро улыбались, то в гневе метали молнии. И это не гипербола, у Летунова были действительно сверкающие глаза. Долго искал сравнение, и, кажется, наиболее удачное – рысь.
Женщины от него млели, а одна из известнейших дикторов просто прохода ему не давала. Караулила в приемной или около лифта в надежде, что по дороге домой он пригласит ее в машину. Невольным свидетелем такой сцены однажды пришлось стать мне. Поздним вечером вышел комнаты, чтобы идти домой и в это время Летунов тоже вышел из своего кабинета. Он, видимо, уже знал, что влюбленная в него дикторша ждет у лифта, слегка замешкался, потом увидел меня и завел разговор о космосе. В лифте мы спускались втроем, внизу я хотел было распрощаться, но Юрий Александрович потянул меня за рукав и повел к своей машине. Совершенно ошарашенный, сажусь в “Волгу”, несчастная дикторша стоит в дверях, а Летунов рассказывает о том, как проходил медицинскую комиссию. Он довез меня до метро “Алексеевская", хотя мне надо было совсем в другую сторону, и на прощание вдруг предложил попробовать слетать в космос.
На другой день я написал заявление и отвез его в Звездный городок к начальнику Центра подготовки космонавтов Георгию Тимофеевичу Береговому. Тот бумагу прочитал, хмыкнул и спросил: а ты готов на пару лет отказаться от своей работы и готовиться к полету? Гарантии, что полетишь, у тебя никакой. Пришлось ответить – не готов!
Редакционные летучки проводились по понедельникам в 10 утра. Опаздывать на них или вовсе не приходить было строжайше запрещено. Но во времена Летунова мы все старались изыскать малейшую возможность, чтобы избежать присутствия на еженедельной публичной порке. Юрий Александрович страстно любил программу “Время” и любую ошибку или недоработку воспринимал как личное оскорбление. Он швырял на стол, а иногда и на пол папки с материалами, кричал так, что у слабонервных сотрудников без преувеличения поджилки тряслись. Голос у него был высокий, почти мальчишеский, фразы хлесткие, остро отточенные. Даже удивительно, что рождались они экспромтом. Правда, такие разносы он позволял только внутри редакции и только в отношении сотрудников-мужчин. Дамам, несмотря на серьезные проколы, доставалась лишь легкая критика. Со стороны никто не имел права даже слова дурного сказать о том или ином журналисте. Удачей считалась не похвала на летучке, а то, что про тебя Летунов не вспомнил. А уж если хвалил, то по ощущениям это было больше, чем орден! Иногда, отругав, останавливал в редакционном коридоре: “Ну, ничего, ничего… Конь о четырех ногах, и тот спотыкается”. Откровенно не любил только лентяев и бездарей, и при любой возможности старался от них избавиться. Но на улицу не выгонял, пристраивал в менее значимые телевизионные структуры, где наши информационные аутсайдеры порой становились лидерами коллектива.
Декабрь 1976 года, страна торжественно отмечает 35-ю годовщину битвы под Москвой. У знаменитого разъезда Дубосеково, где панфиловцы совершили свой подвиг, восстановили окопы, обшили их свежими досками, обновили музей. Экскурсантам рассказывали, как 28 погибли, но не пропустили фашистские танки к столице. Всем им посмертно присвоили звание Героя Советского Союза. Но как выяснилось через 35 лет, погибли не все и как минимум трое еще здравствуют. Двое в поселке при сахарном заводе под Карагандой, третий, казах по национальности, аж в Канаде. Одного из них пригласили в Москву на торжества. Мне поручили сделать репортаж об этом человеке. Он в бою был контужен, взят в плен и до конца войны работал в Германии на ферме. Освободили его американцы, среди которых было много русскоговорящих, они и рассказали нашему герою, что тех, кто был в плену, отправляют в советские лагеря. Панфиловец этому не поверил, в итоге шесть лет провел на Колыме. Эти подробности в репортаже пришлось опустить – время было не то, но материал вышел в эфир. Были сказаны хорошие слова, и жизнь покатилась дальше.
Была у редакционных летучек времен Летунова и еще одна сторона, приятная: Юрий Александрович приглашал на них людей знаменитых. Как правило, на такие просьбы они откликались охотно. Выступить перед сотрудниками главной информационной программы страны почитали за честь. Внутри мы как-то не осознавали собственную значимость: работали и работали – обычные люди, немного помешанные на своем деле.
В очередной понедельник пришел к нам Константин Симонов, был он уже не совсем здоров, кутался в теплый шарф, говорить начал вяло, но вскоре разошелся. А когда вдруг вспомнил репортаж об оставшихся в живых панфиловцах, которых на страницах газет похоронили еще в 1941 году, голос его зазвенел. Пафос сводился к тому, что есть символ – все 28 погибли за родину, но не пропустили врага – и незачем было этот символ развенчивать! Сижу ни жив, ни мертв! От таких обвинений недалеко до “потери политической бдительности”. Гляжу на Летунова, жду, когда начнет распинать, а он, прикрывшись рукой от Симонова, хитро улыбается и подмигивает мне. Своих он не сдавал! И всегда брал ответственность на себя. Вместе с блестящим организаторским даром это, пожалуй, было главной его чертой. Он все принимал близко к сердцу и поэтому буквально сгорал на работе.
Авторитет его на телевидении был непререкаемым, любой документ, им подписанный, заставлял двигаться даже самые неповоротливые службы. Всегда и везде были и есть проблемы с транспортом – машин либо нет, либо они все заняты. Но заявка с подписью Летунова делала чудеса: не успеешь спуститься к транспортному выходу, водитель уже в машине и мотор заведен. Когда с ним случилось несчастье и он долго выздоравливал, руководители Гостелерадио СССР никак не хотели убирать приставку “и.о.” перед должностью его сменщика. О том, что Летунова нет у руля редакции, мы почувствовали по реакции диспетчеров по транспорту: заявки, подписанные исполняющим обязанности главного редактора, они просто игнорировали, и ждать машину в прокуренном помещении приходилось минут по сорок.
После инфаркта его назначили политобозревателем по внутренним вопросам, у него появилась своя программа “Наше обозрение”. Приказывать сделать для своей передачи тот или иной материал журналистам Главной редакции информации он формального права не имел, мог только просить близких ему людей. Не скрою, для его передачи мне довелось сделать довольно много репортажей. Журналист он был от Бога, ну скажите, кому могло прийти в голову показать не телегеничную картинку запуска баллистических ракет, а быт ракетчиков: начиная от теплиц и свинофермы, до солдатской чайной и офицерской квартиры? На эту работу он отрядил меня, и я до сих пор помню этот репортаж из подмосковного леса, где скрывалась ракетная позиция.
Журналистов центральных средств массовой информации, причастных к освещению космоса, к 75-летию главного конструктора наградили медалями имени академика С.П. Королева – за большой вклад в пропаганду советских достижений в исследовании и освоении космического пространства. Юрий Александрович тоже удостоился этого отличия. Мы собрались в ресторане Дома журналистов, чтобы отметить это событие. Место за столом мне досталось с Юрием Александровичем, пил он мало, но когда все расслабились и закурили, он тоже у кого-то попросил сигарету. На правах самого молодого и вроде как его крестника на космической ниве, я прошептал ему на ухо: “Юрий Александрович, может, вам не стоит курить”. Он ничего не ответил, но так посмотрел на меня своими рысьими глазами, что продолжать я поостерегся. Когда он умер, не дожив до 58 лет, я был в командировке и простился с ним только на девять дней.
Во всех статьях и книгах о Летунове говорят как о первом главном редакторе программы “Время”, как о ее создателе. Формально это не так, Юрий Александрович пришел из “Маяка” через год после того, как в эфире зазвучали позывные ежедневной информационной телепрограммы. Но именно он создал технологию, наладил новостной конвейер, объединил в команду очень ярких и независимых людей. Информационная машина, сконструированная им, практически без сбоев работает уже пятый десяток лет. Она выстояла в последней “российской революции”, пережила бесконечные смены “постреволюционных” начальников, на несколько лет потеряла свое название, но вновь возродилась под именем, данным ей при рождении, – программа “Время”.
Опубликовано: Журнал "Broadcasting. Телевидение и радиовещание" #8, 2011
Посещений: 12767
Статьи по теме
Автор
| |||
В рубрику "Машина времени" | К списку рубрик | К списку авторов | К списку публикаций
