В рубрику "Действующие лица" | К списку рубрик | К списку авторов | К списку публикаций
Энвер Назимович Мамедов
Ветеран Великой Отечественной войны Энвер Назимович Мамедов практически всю свою жизнь проработал в Гостелерадио СССР, был первым заместителем председателя, руководителем "Иновещания", формировал отечественное телевидение. Он вместе с известным политиком А.Н. Яковлевым создавал радио "Маяк" - информационно-музыкальное вещание, свободное от догм и идеологизации. Сегодня Энвер Назимович работает в РИА "Новости". В канун 60-летия Победы Э.Н. Мамедов, никогда ранее не дававший интервью, согласился выступить в программе радио "Маяк". Редакция нашего журнала, находясь в тесном сотрудничестве с этой радиокомпанией, посчитала своим долгом познакомить наших читателей с этим интересным человеком
- Энвер Назимович, как для Вас началась Великая Отечественная война?
- Война застала меня, когда я был курсантом авиационного училища. Я поступил туда после окончания планерной школы и парашютных курсов и должен был стать летчиком-истребителем. Но война сломала все планы. Училище эвакуировали в Среднюю Азию, а я с группой товарищей попросился на фронт. Нас направили в распоряжение управления кадров Закавказского фронта. Однако на фронт нас не послали, а отправили учиться дальше на курсы военных переводчиков Главного разведывательного управления.
На курсах готовили не только переводчиков, но и, например, ПНШ -помощников начальников штабов. В общем, замечательная, многосторонняя была школа. И тогда же мы начали воевать. Я получил звание старшего сержанта, а потом и старшего лейтенанта, командовал ротой. В течение нескольких недель мы занимались разного рода спецоперациями, в том числе борьбой против диверсантов, которые прорывались в сторону бакинских нефтяных промыслов в Азербайджане. Кроме того, выполняли ряд других поручений.
Совершенно неожиданно для себя я вдруг был вызван в Москву, где получил направление в Наркоминдел. Я возмутился. В то время мне было уже 20 лет. Я написал несколько рапортов о том, что это не правильно направлять боевого офицера, не имеющего представления о дипломатии, в Наркоминдел. На это мне довольно "популярно", с массой крепких выражений разъяснили, что надо выполнять то, что говорят, а не умничать, и что, дескать, те, кто меня посылает в Наркоминдел, лучше знают, где мне работать и как работать.
К тому времени произошла высадка американцев и англичан сначала в Сицилии, а потом в Италии. Туда, в Италию, меня и направили -видимо, сыграло роль то, что я знал кроме немецкого, английского и французского еще и итальянский язык.
- Поэтому, наверное, Вас и вы брали. Мало кто в СССР, за "железным занавесом", знал иностранные языки, да и кому они были тогда нужны!
- Возможно. Присвоили мне дипломатический ранг. Таким образом, я стал самым молодым дипломатом.
Вообще-то, чтобы стать дипломатом, надо было окончить высшее учебное заведение - это 5 лет, и еще 2-3 года учиться в дипломатической академии, которая тогда называлась Высшая дипломатическая школа.
Когда решался вопрос о присвоении мне дипломатического ранга, возразил только В.М. Молотов (нарком Министерства иностранных дел СССР), который сказал, что это безобразие, когда "какого-то татарина" берут и направляют на ответственную работу в Италию.
В мои функции входила работа с прессой, с политическими партиями, поддержка связи с нашими партизанами. А на территории Италии их было много. Они пробирались туда из Германии через Швейцарию. Представляете, вместо того чтобы остаться до конца войны и прекрасно жить в Швейцарии, они рвались в партизанские отряды на север Италии. Какой-то наш лихой командир некоторое время даже контролировал один из районов Рима после того, как оттуда ушли немцы.
До 1945 года я, работая в центральном аппарате Министерства иностранных дел СССР, часто выезжал за рубеж. Сотрудников было очень мало. В той же Италии, например, все наше посольство вначале состояло из трех человек: посла М.А. Костылева, первого секретаря Н.М. Горшкова и меня - атташе. Так что приходилось заниматься всем. Практически меня считали пресс-атташе, поскольку я много общался с представителями газет, которые как грибы после дождя, стали появляться после свержения режима Муссолини.
Работая в Министерстве иностранных дел СССР, я занимался в основном связями с Германией, Италией, отчасти приходилось заниматься и вопросами отношений с Америкой.
В 1945 году, тоже совершенно неожиданно, меня пригласил один из руководителей Министерства иностранных дел СССР и сказал, что надо будет ехать в Нюрнберг, где состоится процесс Международного Военного трибунала над главными нацистскими преступниками.
- Что Вы испытали, когда прозвучало это предложение?
- Большое желание туда попасть. Процесс должен был идти по нормам международного права, то есть все будет происходить на самом процессе: допросы, доказательства, обвинения, показания свидетелей, независимо от того, давали они их или нет в ходе предварительного следствия.
И вот осенью 1945 года меня пригласил Роман Андреевич Руденко - Генеральный прокурор УССР, назначенный главным обвинителем на Нюрнбергском процессе с нашей стороны. Это был талантливый, интеллигентный, блестяще образованный человек, обладающий лучшими человеческими качествами и, конечно, ненавидящий, как и все мы, тех, кто разрушал, опустошал нашу землю и убивал миллионы людей. Он предложил мне вместе с ним полететь в Германию.
Именно Советский Союз еще в ноябре 1942 года выступил с инициативой провести большой открытый показательный процесс над главными преступниками нацистской Германии. Это мы потребовали тогда, чтобы никто не ушел от законного возмездия за совершенные преступления. В состав трибунала Нюрнбергского процесса входили судьи Советского Союза, Соединенных Штатов Америки, Англии, Франции. У подсудимых же были по одному, а у кого-то и больше защитников из числа лучших адвокатов Германии. Однако было принято решение, что только одному Герингу разрешат изложить нацистское видение истории развития нацизма и роль Германии в Европе и мире.
- Энвер Назимович, Вы, тогда еще очень молодой человек, принимали участие в событии исторического масштаба. Расскажите, как все было?
- Процесс продолжался около года. Это был первый в истории человечества суд над агрессором. Впервые в Нюрнберге было дано правовое определение агрессии и осуждена практика агрессора: лагеря смерти, злодеяния и уничтожение целых народов. На процессе много говорилось о продуманной до мельчайших тонкостей с немецкой точностью и аккуратностью машине по уничтожению людей, о фабриках смерти и концлагерях. Во время одного из заседаний свет в зале был приглушен, и на экране появились документальные кадры о концлагерях, снятые нашими операторами и кинооператорами союзников. Эти жестокие кадры невозможно было смотреть. Некоторые из подсудимых просто закрывали глаза, кто-то плакал, а кто-то и делал вид, что плачет. В качестве вещественных доказательств на процессе предъявлялись страшные предметы, например абажуры, сделанные из человеческой кожи.
Самые сильные обвинения были выдвинуты,конечно, со стороны Советского Союза. Команда юристов во главе с Р. А. Руденко блестяще провела весь процесс.
По вердикту суда 12 подсудимых были повешены. Правда, Геринга повесили уже мертвым. По тайному с ним соглашению американцы позволили передать ему сильнодействующий яд. В обмен на это Геринг раскрыл им целый ряд секретов.
Из других эпизодов вспоминается, например, как мы доставляли в Нюрнберг фельдмаршала Паулюса, который был свидетелем обвинения с советской стороны. Мне пришлось участвовать в операции по переброске его из советской зоны в американскую. Прошла информация из надежных источников, что на него готовилось покушение. Трудно сейчас точно сказать, кому это было нужно, но известно, что к заговору приложили руку спецслужбы Запада, так как там имело место мнение, что если Германия будет единой страной, то руководителем немецкой армии станет Паулюс.
Путем хитроумной многоходовой операции мы переправили фельдмаршала в Нюрнберг. И вот, в ночь перед его выступлением на процессе ко мне вдруг прибегает офицер и говорит, что фельдмаршал плохо себя чувствует, он очень расстроен, и надо бы с ним поговорить и успокоить его. Фон Паулюс, почти рыдая, рассказывал нам о том, что он помнит Нюрнберг, утопающим в цветущих розах, а сейчас это руины и неистребимый трупный запах (тела еще не всех погибших были убраны из-под развалин). В этот момент мне очень хотелось напомнить ему, что Нюрнберг был еще и местом для сборищ и парадов оголтелых нацистов. Но в нашу задачу входило успокоить его перед процессом, что мы и постарались сделать.
Выступление фельдмаршала Паулюса на суде было одним из самых ярких свидетельских показаний, которые давались против нацистской военной машины. Для подсудимых немцев и для защиты появление его на процессе стало полной неожиданностью.
Интересно, что на скамье подсудимых были не только руководители спецслужб нацистской Германии (такие, как Кальтенбруннер), там были и финансисты нацистской военной машины, а также руководитель гитлерюгенда, министр иностранных дел Риббентроп, который, надо сказать, вел себя самым непристойным образом. Он рыдал во время допросов, буквально ползал на коленях перед допрашивающими, всячески настаивал на том, что непричастен к преступлениям, которые совершал Гитлер и его приближенные, хотя Риббентроп (как он сам вынужден был признать) входил в самое близкое окружение Гитлера. Там же, на скамье подсудимых, были идеолог и автор всех расистских, человеконенавистнических теорий Розенберг, банкиры, дипломат (шпион) фон Папен, а также Фриче, который отвечал за радиовещание на территории Германии и за ее пределами и который после самоубийства Геббельса был самым крупным пропагандистом в свите Гитлера.
Гиммлер еще до начала процесса покончил с собой, попав в плен к английским солдатам, причем не к контрразведчикам, а в обычную армейскую часть. Солдаты потеряли на войне многих друзей и не могли простить агрессору бомбардировки Лондона и других своих городов. Так что от виселицы Гиммлера отделяло совсем немного. При обыске он успел раздавить капсулу с цианистым калием, которая была у него вставлена в челюсть.
Сейчас на Западе стараются замолчать значимость Нюрнбергского процесса и всячески избегают вопросов о нем. Но Нюрнбергский процесс вошел в историю и всегда будет напоминанием потенциальным агрессорам, убийцам и всем, кто попытается встать на этот путь, что им уготована судьба не лучше, чем тем, кого повесили в Нюрнберге.
- Энвер Назимович, расскажите, пожалуйста, о своих наградах.
- У меня очень скромные награды. Я не совершал больших подвигов. А в 1941-42-х гг. вообще не очень-то награждали. Не до того было. У меня, конечно, есть ордена и медали, полученные за участие в Великой Отечественной войне. Потом мне пришлось побывать в некоторых "горячих точках". В общей сложности у меня 7 орденов и 9 медалей.
О своей работе на радио и телевидении я не писал и не говорил публично до этого интервью.
- Почему?
- Это особая тема. Мы ведь решили с Вами, что наш разговор будет тематически связан с юбилеем Победы. Хотя и на радио, и на телевидении я всячески отстаивал необходимость показа великого подвига не только нашей армии, но и тех, кто ковал Победу в тылу, и тех, кто боролся в немецком тылу - партизан. Так что эта тема особая. Может быть, когда-нибудь мы об этом поговорим отдельно. В период моей работы на радио и телевидении всегда были передачи о вооруженных силах, мы отмечали все годовщины Великой Отечественной войны. Такие передачи, как "Служу Советскому Союзу", пользовались особым вниманием у зрителей. Сейчас, говорят, начал работу специальный канал о жизни нашей армии. Я только могу пожелать ему успеха в этом деле, потому что можно много хорошего рассказать о сегодняшней армии, а не только чернить все то, что с ней связано.
- Энвер Назимович, про Вас ходят легенды. Например, в недавнем интервью радио "Маяк" известный режиссер В. Краснопольский рассказал, что это именно Вы взяли на себя смелость выпустить в эфир без купюр такие фильмы, как "Вечный зов" и "Тени исчезают в полдень".
- Было дело. Потом, правда, были и неприятности. Например, когда в "Вечном зове" впервые показали аресты миллионов людей, которые происходили в сельской местности в 1930-х годах, то последовало довольно неприятное замечание со стороны Агитпропа.
Не всегда на телевидении все у нас было гладко. Бывали и накладки. Например, однажды, когда дикторы читали одно из первых выступлений Ю. Андропова, то перепутали страницы. Это было очень неприятно. Но сам Юрий Владимирович просил нас тогда "не свирепствовать" и никого особо не наказывать. Мы с председателем Гостелерадио С. Лапиным получили по выговору от ЦК партии. Правда, через месяц выговоры с нас сняли.
В то время, если что-нибудь делалось не совсем правильно, то давали понять, что тобой недовольны, что ты зарываешься. Однако никакой повседневной мелочной опеки над нами не было, и большинство вопросов приходилось решать самим. Я никогда не "держался за кресло". Я был политобозревателем, знал иностранные языки, мог писать, зарабатывая этим на жизнь.
Что мне не нравилось на телевидении в то время, так это то, что приходилось показывать зрителям наших больных вождей, но это было прямое указание ЦК партии.
- Разве власти не понимали, в каком невыгодном свете они себя показывают?
- Умные люди понимали, но помалкивали. А те, кто был на самом верху, всячески хотели засвидетельствовать свое верноподданничество, то есть элементарное холуйство. Когда мы попробовали сократить подобные передачи, то это вызвало раздражение руководства.
Был период, когда я вообще отказался участвовать в монтаже передачи о совсем больном Брежневе. Тогда этим занялся сам С. Лапин.
Председатель Гостелерадио Сергей Георгиевич Лапин был хорошим профессионалом, умным, но очень сложным человеком. Кроме того, у него были хорошие личные отношения с Л.И. Брежневым, что, надо прямо сказать, не всегда нам мешало, а, напротив, помогало в работе.
Сейчас многие люди, которые в те времена как сыр в масле катались, представляют себя жертвами того режима, находят всякие способы показать, что они якобы были борцами, открытыми или скрытыми диссидентами. В общем, не очень прилично себя ведут. Я могу это сказать и о телевидении, которым я напрямую руководил 15 лет, с 1970 по 1985 год. Мы создали много того, что и сегодня нравится телезрителям. Я уж не говорю о радиовещании и о моем любимом "Маяке".
- Вас называют одним из основателей радио "Маяк". Что еще нового происходило в то время на телевидении и радио?
- Идея по созданию радио "Маяк" была очень непопулярна в партийных кругах, и не в последнюю очередь потому, что второй канал, на котором потом заработал "Маяк", был своего рода "кормушкой". Там выступали все мелкие чиновники и мелкие партийные чинуши, получая за это большие гонорары. А когда мы прикрыли эту "лавочку" и стали давать информацию и музыку, то не было предела их ярости.
Однако главное, что и радио, и телевидение в те годы развивались, хотя и не всегда были достаточно объективными, а часто и просто необъективными.
Но все-таки делалось много хорошего. В 1970-е г. мы записали 200 лучших театральных спектаклей. Люди, живущие в глухих провинциальных городах, могли с помощью телевидения "побывать" во МХАТе, в Малом театре, в Большом театре. Кроме того, нельзя забывать, что телевидение открыло двери и в музеи. Мы создавали многосерийные циклы об Эрмитаже, Третьяковской галерее, музее Пушкина.
Сегодняшние утверждения, что о телевидении надо судить только по степени его развлекательности, конечно, не верны. В то время тоже были развлекательные передачи: "Вокруг смеха", "Кабачок 13 стульев", опять же в 1970-е появилась программа "Что? Где? Когда?". Я уже не говорю о таких фильмах, как "Семнадцать мгновений весны" или "Ирония судьбы, или С легким паром". За показ последнего я, надо сказать, серьезно поплатился. Меня вызвала на судилище главная инквизиция того времени - Комиссия партийного контроля. Я помню меня долго "пилили" по поводу того, как мало мы делаем в интересах антиалкогольной пропаганды. Кстати говоря, этот фильм был отвергнут Госкино, и Э. Рязанов на его основе сделал прекрасный фильм для телевидения, который до сих пор радует зрителей.
Наши политобозреватели, в частности B.C. Зорин, Ф.М. Сейфуль-Мулюков, А. Каверзнев, В.П.Дунаев и многие другие, освещали вопросы внешнеполитического характера и одновременно делали фильмы. И телевидение первым показало документальные фильмы о жизни в других странах, о которых практически никто ничего не знал. Так что телевидение открывало границы, расширяло кругозор зрителя, позволяло увидеть ему другую жизнь. Кстати, многие из этих политобозревателей стояли и у истоков вещания "Маяка".
И война, и наша профессиональная работа, конечно, помогли открыть многие "шоры", которые мешали людям видеть и правильно оценивать происходящее в стране.
Беседу вела корреспондент радио "Маяк"
Людмила Семина.
Опубликовано: Журнал "Broadcasting. Телевидение и радиовещание" #4, 2005
Посещений: 19480
Автор
| |||
В рубрику "Действующие лица" | К списку рубрик | К списку авторов | К списку публикаций
